Александр Лукин: "Паутина власти. Часть 1" (рассказ) - Работы Александра Лукина - Каталог статей

Главная » Статьи » Работы Александра Лукина

Александр Лукин: "Паутина власти. Часть 1" (рассказ)

ПАУТИНА ВЛАСТИ

К нему, в отдельную больничную палату, часто приходили делегации высокопоставленных чиновником. Все они были похожи друг на друга. В дорогих костюмах, белых рубашках от всех пахло дорогим одеколоном. И наборы продуктов, которые они приносили больному шефу, тоже мало чем отличались. Это были: цветы в шикарных цветных упаковках, экзотические фрукты, шоколад, коньяк, водка лучших сортов. Все они очень хорошо знали вкусы и пристрастия своего начальника. Рожи у них тоже были одинаковые, а перед тем как войти в палату, они как по команде одевали на них маски подобострастия, страдания и сожаления. Босс должен был видеть, как они сожалеют, что он заболел и как им без него плохо. Каждый из них пытался во время этих обязательных посещений, сказать больному начальнику такие слова-чтобы он запомнил и отметил его усердие и заботу о нем. Высшим пилотажем считалось сказать так, чтобы босс посмотрел в сторону говорящего, и при этом одобрительно кивнул, ну а если удавалось вызвать улыбку, то сказавший считался счастливчиком и прибывал до следующего посещения в приподнятом настроении. Коллеги ревностно относились к таким проявлениям шефа, и счастливчик сразу предпринимал меры к закреплению своего, теперь отличающегося от остальных, положения. Главное было закрепить успех и на следующей встрече сказать нечто эдакое, что могло вызвать у шефа повторную похвалу, ну а там и о повышении уже можно было думать.
Герман Мартынович, так звали большого начальника, лежал в специальной правительственной палате с болезнью печени уже третью неделю. К концу первой недели ему полегчало, острая боль ушла и он засобирался выписываться, но тридцатилетний профессор был категоричен - обследование не закончено, мы сняли только острый кризис и если вы уйдете из больницы, то я как врач, снимаю с себя всякую ответственность за Ваше здоровье и даже жизнь. Герман Мартынович тогда подумал, пожалуй, с таким бы он не сработался, слишком самостоятельный, категоричный и без должного подобострастия. Действительно, в умных глазах доктора, совершенно отсутствовало заискивание. Кто там у меня в Минздраве его начальник, может позвонить, дать разгон, но в это времени в печени больно заныло. Собственная физическая боль, как-то сразу отодвинула мысль о звонке в Минздрав, кроме того, этот профессор еще не нагрубил ему и может быть он действительно думает о его здоровье, а не своей карьере. Такая мысль для него была совсем новью. Как это просто лечит больного и не думает о карьере?
Через три недели профессор сказал Герману Мартыновичу, что его полностью обследовали и установили, что у него серьезное заболевание печени и нужно пролечиться в больнице еще не меньше месяца, а затем в санаторий на воды не менее двух месяцев, исключить из питания почти все, что он любит, ну и потом к ним в больницу на повторное обследование. Герман Мартынович слушал профессора, глаза его налились кровью, на скулах забегали желваки. « Вы что сума сошли, мне же нужно полугодие закрывать, через неделю отчетный президиум, если меня там, я там, да вы понимаете, что вы говорите» на повышенных начальственных тонах   выпалил он.
Столь громкое, отрицательно-эмоциональное и горячее выступление Германа Мартыновича не произвело на профессора никакого впечатления, как будто он не знал кто перед ним, он даже не попытался сделать подобострастного лица. «Герман Мартынович, я врач, а не волшебник и для того, что бы попытаться Вас вылечить ничего другого Вам предложить не могу». Нет, надо было всё та ки дать разгона Минздраву, подумал Герман Мартынович. В этом возбуждении он потерял смысл слов -попытаться вылечить. « Как Вы работаете? Нужно выписать настоящие дорогие лекарства, и я буду лечиться амбулаторно».    « Лекарства мы используем самые лучшие, ну а если Вы лучше знаете, как себя лечить, то напишите письменное заявление, что отказываетесь от назначенного лечения. Но тогда я снимаю с себя всякую ответственность за последствия»- сказал невозмутимый профессор. « Какую там еще ответственность, какая там у тебя ответственность», он еле сдержался, что бы не добавить хлесткое слово - сопляк.
Наступила пауза, в палате воцарилась мертвая тишина. В голове у Германа Мартыновича кроме гнева носились совершенно несуразные мысли, он не мог найти точку опоры своего всемогущества. Какая то там печень, как это они не могут быстро ее вылечить, что не понимают, что без него нельзя, и они все должны думать и найти решение как его, такого важного и нужного всем вылечить. Он посмотрел на профессора, тот продолжал быть абсолютно невозмутимым. Пожалуй, его гнев, громкий начальственный голос ему в разговоре с этим доктором не помогут, он явно не собирается менять своего решения. Разгон в Минздраве тоже не поможет, ведь профессор сказал, что он снимает с себя ответственность. Конечно, он может заставить Минздрав, чтобы ему представили другого доктора, даже академика, но что- то ему подсказывало, что вылечить его может именно этот профессор. Что- то в нем было такое необычное, от чего он за годы своей начальственной карьеры уже отвык. Он искал слово, которое могло наиболее точно охарактеризовать этого профессора. Грамотный?! Нет не то. Уверенный?! Ближе, но не то. Настоящий мужик?! Еще ближе, но не то. Кто же он, кто? Честный! Точно, он просто честный человек, честно исполняющий свою работу. Какое простое слово, как же оно выпало из его обиходного словарного запаса. Какое-то немодное и несовременное слово, обычно у него в правительстве используются очень красивые и многозначительные слова, такие как целесообразность, вариативность, планирование, финансирование, заимодействие, интегрированные экономические процессы, вертикальные схемы привлечения инвестиций. И во всём этом он разбирался и часто употреблял такие слова. Но тут он сам же себе и ответил, потому и употребляем такие слова, потому что они многозначительны и за ними в случае чего можно спрятаться. Вот, например, в прошлом году он готовил доклад и ему нужно было обосновать, почему не выполнен план по ремонту дорог. Сколько он тогда выкурил сигарет, до трех ночи искал эти словечки. И как красиво потом в докладе это прозвучало - в результате недофинансирования из федеральных инвестиционных источников, связанного с выполнением приоритетных государственных задач, направленных на удовлетворение социально значимых программ для низкооплачиваемых слоев населения,.. .хотя, честно говоря, он то знал, куда делись деньги. Но зато они тут же на президиуме на будущий год запланировали, хоть и небольшое, но финансирование на эти цели. В газетах всё это было расписано как временные трудности, которые, руководимое им правительство в будущем героически преодолеет.
Однако перед ним стоял какой-то ненормальный профессор, который фактически ему говорил, что никаких иных способов преодолеть его болезнь, кроме как уйти от дел, более чем на три месяца нет. Три месяца, да они там за это время весь бюджет разворуют подумал он, и сам ужаснулся этой честной мысли. Хорошо хоть его мысли не звучат в слух. А может этот профессор умеет читать мысли, уж больно у него умные глаза. Ему показалось, что уголки рта профессора, слегка скривились в саркастической ухмылке. Да нет, он решительно отогнал эту страшную мысль.
Пауза затянулась, чувствовалось общее напряжение, никто не решался заговорить. Герман Мартынович, понимал, что все ждут его решения. Он стал настраиваться на конструктивный разговор, но никак не мог нащупать, что же он должен сказать, от напряжения и безвыходности, на его лоб порылся крупными каплями пота и тут его почти подсознание вытащило из памяти слова профессора Попытаться Вас вылечить... Это? Это что значит? Что меня могут и не вылечить...И что? Я могу умереть? Как это умереть? Я? Умереть? А как же? Меня не будет? Ведь он должен еще прожить ну не менее двадцати лет? Он не готов. Он не собирался умирать. У него столько богатств, связей, власти. Он может почти кого угодно сделать счастливым, или наоборот несчастным, то есть он почти как Бог может карать и миловать. И что, он не может спасти себя? Нет! Этого не может быть?
Наблюдавшие за Германом Мартыновичем видели, как пот крупными каплями стекал с его лба, он бледнел, глаза становились безумными, ноги дрожали и подкашивались, резкая острая боль в печени довершила картину - он руками обхватил живот и потерял сознание. Теперь он проспит не менее суток, а нам срочно нужно созывать консилиум» и немного помолчав, профессор добавил: « Что-то надо решать, и еще раз многозначительно повторил:   « Надо решать».
На консилиум были приглашены все авторитеты в области лечения заболеваний печени. Без приглашения пришли три руководителя правительства, являющиеся заместителями Германа Мартыновича и руководитель ФСБ.
Профессор доложил присутствующим историю болезни, проведенный курс лечения и резюмировал, что шансов вылечить такого больного нет и речь может идти только о продлении жизни до трех, максимум до четырех лет и только в том случае, если больной совершенно изменит образ жизни, если нет, то год это в лучшем случае. Руководители правительства с вопросительными лицами стали крутить головами, всем своим видом показывая, что они не могут согласиться с этим мнением и что другие врачи, а среди присутствующих было два академика, пять профессоров и семь кандидатов наук, просто обязаны опровергнуть этот нелепый прогноз-диагноз. Однако никто из светил не торопился выступить с опровержением поставленного профессором диагноза, более того, обычно молчавший академик, бывший учитель профессора, сказал совершенно безапеляционнно: «Диагноз точный, и курс лечения в данном случае, единственно правильный, думаю с медицинской точки зрения вряд ли что можно добавить». Члены правительства были в недоумении, один из них пытался убедить врачебную аудиторию, что нужно приложить усилия, пригласить врачей из-за рубежа, применить новейшие достижения медицины и тогда... Все это он говорил весьма эмоционально, размахивая руками, приводя массу примеров чудеснейших исцелений. Но! Доктора не вняли его горячим речам. Тогда другой заместитель, с явным вызовом, обращаясь к врачам спросил: « Ну, хорошо если вы не можете его вылечить, что вы предлагаете?»
Профессор,- а теперь все взоры были обращены только на него: « Кроме того, что я уже сказал, я бы попросил, чтобы кто ни будь из друзей больного, объяснил ему всю серьезность положения, и убедил в необходимости неукоснительного соблюдения курса лечения».
Заместители переглянулись, они не ожидали такого развития ситуации. Им уже не было никакого дела до больного, у каждого из них в голове просто кипели совсем другие мысли, сущность которых сводилась к тому, как убедить Гетмана, так между собой они называли шефа, назначить исполняющим обязанности именно его. Тогда бы уж он завинтил гайки, быстренько провел несколько комбинаций, подтащил своих людей, кому-то что-то пообещал, кого-то припугнул компроматом, кого-то просто купил, и чем Черт не шутит - вот он уже на месте Гетмана. Была одна очень серьезная помеха это сам Герман Мартынович, характер у него был совершенно дурной, никогда нельзя было понять, благоволит ли он к тебе или посмеивается, всегда нужно было ухо держать в остро, а тут шутка ли, нужно сказать ему в лицо, что он скоро умрет и при этом попросить, что бы тебя назначили на его место. Да? Во что это может вылиться совершено не известно, ведь он может высмеять или просто в морду дать, а то еще запустит через СМИ, какой ни будь пасквиль и потом не то что на его место, а и на своем не усидишь. Мысли у всех заместителей были одинаковы потому, что шеф в замы к себе подбирал людей точно по назначенной им мерке: они не должны быть умнее его, по гроб жизни должны помнить, что это он их назначил на эти высокие должности, и в связи с этим, они не должны были иметь своего мнения, если мнение по этому вопросу есть у него. Желательно, что бы они были вороватыми и подленькими так, что бы у него всегда на них была компра, и они против него не могли раскрыть свое поганое хайло.
Заместители тоже друг про друга знали так много, что попади такая информация, когда нужно и к кому нужно, каждый получил бы лет по пятнадцать. Но как ни странно на Олимпе власти именно эта пакостная информация и обеспечивала возможность продвижения по карьерной лестнице. Между этими нелюдями существовало негласное правило, сам воруй и другим давай, а начнешь стучать, тебя всем этим гнусным мирком утопим.
У каждого из замов созрел план, который заключался в том, что кто-то из них, но не он, скажет Гетману эту страшную информацию. Конечно Гетман будет смотреть на него как на вестника смерти, а он самый умный из замов, добьется у каких- ни будь других врачей информации о том, что Гетмана еще можно вылечить, Он выждет, принесет эту радостное известие и как будет как спаситель и тогда Гетман его назначит исполняющим обязанности. Парадокс этой интриганской мыслительной ситуации заключался в том, что план у всех замов был совершенно одинаковый, ведь они по сути своей были уродливыми клонами, которых породил Герман Мартынович.
Пауза затянулась уже до неприличия, но никто из присутствующих не решался заговорить первым. На консилиуме в ординаторской были две очень разные группы людей, первые были очень высокопоставленными чиновниками и материально очень богатыми и считались близкими коллегами больного и вторые-врачи, которые знали Германа Мартыновича не более трех недель и фактически только о том, что у него происходят необратимые процессы в печени. По меркам первых вторые были материально необеспеченными людьми. По меркам первых вторые это люди второго, может быть даже третьего сорта, которые обязаны им первым оказывать всяческие услуги только в силу их высокопоставленного статуса. Это они первые вершители всего и вся, это они решают, кому и как жить. Странность создавшейся ситуации заключалась в том, что они первые и никакие не первые и они, как и всемогущий Герман Мартынович, перед лицом смерти никто, Такие минорные рассуждения первых, прервал профессор: « Кто же может поговорить с больным как с другом и все ему подробно рассказать и самое главное убедить его строго соблюдать указания врача?»
Соблюдать указания врачей, - для первых сама по себе эта фраза входила в разряд непреодолимых противоречий. Было привычным соблюдать указания Герман Мартыновича. А тут им предлагалось сказать самому Гетману, что он обязан соблюдать указания каких-то там врачей. Ну, просто таки абсурд какой-то! Сам Герман Мартынович! То есть тот, кто с утра до вечера, справа налево раздает указания, сейчас должен их получить, да еще и строго соблюдать от какого-то там врача, но пусть даже профессора. Было бы понятным, если бы этот профессор с утра до вечера дежурил где-нибудь там в правительстве и при первой необходимости прибегал к Герман Мартыновичу в кабинет и оказывал ему необходимую медицинскую помощь, причем такую, при которой не было бы даже тени сомнения на то, что он имеет право его не вылечить.
Такие рассуждения первых, которые уже стали их структурировать в очередное правительственное решение, неожиданно опять прервал этот профессор, который в их глазах уже рисовался эдаким неуправляемым революционером. «Кстати, я забыл добавить, очень важно и это обязательно нужно объяснить Герману Мартыновичу, что ни о каком амбулаторном лечении для него и речи быть не может, только стационар, и с посещениями не родственников, не более одного раза в две недели ».
Одновременно в трех головах замов возникло одно слово - ОБОРЗЕЛ, они только стали подумывать как бы помягче, плавненько отодвинуть Гетмана, а этот совершенно ненормальный профессор предлагает им прийти к Гетману и сказать, врачи нам сказали, что ты больной и поэтому мы прямо сейчас отодвигаем тебя от власти. Они представили себе реакцию шефа и холодная дрожь прошла по их спинам, ведь это все равно, что запихать голову в петлю и самим её затянуть.
За все время руководитель ФСБ тихо сидел в углу ординаторской и не проронил не слова. Он понимал, что происходит, но на самом деле его беспокоило только одно, кто из этих прохиндеев -замов в ближайшее время займет кресло Гетмана, кстати, по оперативным разработкам он у них тоже числился как Гетман. Еще ему думалось о том, как бы его заместитель не воспользовался этой ситуацией и не подсидел его.
Ситуация становилась критической. Первым становилось очевидным, что кто-то из них должен будет назваться другом и проиграть, но из этого проигрыша нужно было хотя бы вытащить максимальные финансовые отступные. Замы переглянулись и молча стали выходить из ординаторской, перед выходом кто-то из них сказал, что они примут решения и позвонят профессору.
Три огромных шестисотых Мерседеса отчалили от корпуса клиники. Замам впервые нужно было принять такое решение самостоятельно, без указания Гетмана, причем решение, от которого зависела их власть, а значит, по их мнению, смысл жизни. Они ехали на свое совещание в загородную правительственную резиденцию. Каждый из них лихорадочно искал аргументы в свою пользу, как убедить этих двух ублюдков. Что именно он должен стать Гетманом, но, а если не удастся, подороже продать свое несостоявшееся назначение. Никому из них даже в голову не приходила простая человеческая мысль о сострадании, о том, что их шеф неизлечимо болен, сейчас вообще лежит без сознания и скоро умрет, и что ему нужна дружеская поддержка. Они, как им казалось, думали о самом главном. Как не упустить свой шанс, кого предать, что продать, на чью голову наступить. Для этой цели годились любые, даже самые извращенные и вероломные способы. Власть всегда принадлежала самым, самым... в голове никак не находилось точного слова. Ну в прочем как не назови, но замы, шедшие к своим должностям десятилетиями, ничего лучше и слаще власти себе представить не могли, да и времени на это не было. Сейчас, именно сейчас, каждый из них хотел найти такие мощные доказательства того, что только он должен занять место Гетмана. Они понимали, что-то, что обычно пишется в характеристиках, представлениях, резюме про деловые качества, профессионализм, работоспособность не для их совещания. Сейчас они, за шикарно накрытым столом будут любезно обмениваться гадостями. Они будут выворачивать наружу грязь и подлость друг друга, будут по какой-то дьявольской шкале взвешивать все это дерьмо. Гадость ситуации состояла в том, что если они не договорятся, то могут пойти в разнос, а планка власти столь высока, что все может, закончится или пулей в лоб или тюрьмой. Собственно именно страх, перед таким возможным вариантом развития событий и заставлял их договариваться.
Герман Мартынович пришел в себя, как и говорил профессор, через двадцать четыре часа тридцать минут. Первое, что он увидел перед собой, было сосредоточенное лицо профессора. «У Вас был очередной приступ и болевой шок, мы Вам сделали инъекции, помогли Вашему сердцу, ну и чуточку печени» строго, но мягко, сказал профессор.
«Кажется, я тут Вам наговорил всякого, но мне было больно и я старше Вас, так уж, Вы уж...» - Герману Мартыновичу, явно хотелось извиниться, но он уже забыл, как говорится это слово, оно как то само собой по мере его карьерного роста исчезло из его словарного оборота. Профессор совершенно не удивился, видно было, что, несмотря на свой еще весьма юный возраст, он был практиком и профессионалом с большой буквы.